Неточные совпадения
Яшенька, с своей стороны, учил, что сей
мир, который мы думаем очима своима видети, есть сонное некое видение, которое насылается на нас
врагом человечества, и что сами мы не более как странники, из лона исходящие и в оное же лоно входящие.
Мой бедный Ленский! за могилой
В пределах вечности глухой
Смутился ли, певец унылый,
Измены вестью роковой,
Или над Летой усыпленный
Поэт, бесчувствием блаженный,
Уж не смущается ничем,
И
мир ему закрыт и нем?..
Так! равнодушное забвенье
За гробом ожидает нас.
Врагов, друзей, любовниц глас
Вдруг молкнет. Про одно именье
Наследников сердитый хор
Заводит непристойный спор.
Вы согласитесь, мой читатель,
Что очень мило поступил
С печальной Таней наш приятель;
Не в первый раз он тут явил
Души прямое благородство,
Хотя людей недоброхотство
В нем не щадило ничего:
Враги его, друзья его
(Что, может быть, одно и то же)
Его честили так и сяк.
Врагов имеет в
мире всяк,
Но от друзей спаси нас, Боже!
Уж эти мне друзья, друзья!
Об них недаром вспомнил я.
Феклуша. Нельзя, матушка, без греха: в
миру живем. Вот что я тебе скажу, милая девушка: вас, простых людей, каждого один
враг смущает, а к нам, к странным людям, к кому шесть, к кому двенадцать приставлено; вот и надобно их всех побороть. Трудно, милая девушка!
— Да, — тут многое от церкви, по вопросу об отношении полов все вообще мужчины мыслят более или менее церковно. Автор — умный
враг и — прав, когда он говорит о «не тяжелом, но губительном господстве женщины». Я думаю, у нас он первый так решительно и верно указал, что женщина бессознательно чувствует свое господство, свое центральное место в
мире. Но сказать, что именно она является первопричиной и возбудителем культуры, он, конечно, не мог.
— Интеллигент-революционер считается героем. Прославлен и возвеличен. А по смыслу деятельности своей он — предатель культуры. По намерениям — он
враг ее.
Враг нации. Родины. Он, конечно, тоже утверждает себя как личность. Он чувствует: основа
мира, Архимедова точка опоры — доминанта личности. Да. Но он мыслит ложно. Личность должна расти и возвышаться, не опираясь на массу, но попирая ее. Аристократия и демократия. Всегда — это. И — навсегда.
— Немцы считаются самым ученым народом в
мире. Изобретательные — ватерклозет выдумали. Христиане. И вот они объявили нам войну. За что? Никто этого не знает. Мы, русские, воюем только для защиты людей. У нас только Петр Первый воевал с христианами для расширения земли, но этот царь был
врагом бога, и народ понимал его как антихриста. Наши цари всегда воевали с язычниками, с магометанами — татарами, турками…
Но глубоко и тяжело завален клад дрянью, наносным сором. Кто-то будто украл и закопал в собственной его душе принесенные ему в дар
миром и жизнью сокровища. Что-то помешало ему ринуться на поприще жизни и лететь по нему на всех парусах ума и воли. Какой-то тайный
враг наложил на него тяжелую руку в начале пути и далеко отбросил от прямого человеческого назначения…
— Я знаю, что я —
враг всему
миру, — пролепетал было я (или что-то в этом роде), но, оглянувшись еще раз, я с вызовом посмотрел на Версилова.
Наконец, европеец старается склонить черного к добру мирными средствами: он протягивает ему руку, дарит плуг, топор, гвоздь — все, что полезно тому; черный, истратив жизненные припасы и военные снаряды, пожимает протянутую руку, приносит за плуг и топор слоновых клыков, звериных шкур и ждет случая угнать скот, перерезать
врагов своих, а после этой трагической развязки удаляется в глубину страны — до новой комедии, то есть до заключения
мира.
Ибо хотя покойный старец и привлек к себе многих, и не столько чудесами, сколько любовью, и воздвиг кругом себя как бы целый
мир его любящих, тем не менее, и даже тем более, сим же самым породил к себе и завистников, а вслед за тем и ожесточенных
врагов, и явных и тайных, и не только между монастырскими, но даже и между светскими.
Два
врага, обезображенные голодом, умерли, их съели какие-нибудь ракообразные животные… корабль догнивает — смоленый канат качается себе по мутным волнам в темноте, холод страшный, звери вымирают, история уже умерла, и место расчищено для новой жизни: наша эпоха зачислится в четвертую формацию, то есть если новый
мир дойдет до того, что сумеет считать до четырех.
Розанов был
врагом не церкви, а самого Христа, который заворожил
мир красотой смерти.
Враги и попиратели свободы в христианском
мире всегда впадают в язычество или юдаизм.
В безрелигиозном сознании нового человечества древние чаяния Царства Божьего смешались с чаяниями царства князя этого
мира; обетования второго пришествия Христа затмились христианскими же обетованиями о пришествии земного бога —
врага Христова.
— Да так, неш это по злобе! Так враг-то смущает. Он ведь в
мире так не смущает, а здесь, где блюдутся, он тут и вередует.
Старику приносил вести о литературном
мире, о литераторах, которыми он вдруг, неизвестно почему, начал чрезвычайно интересоваться; даже начал читать критические статьи Б., про которого я много наговорил ему и которого он почти не понимал, но хвалил до восторга и горько жаловался на
врагов его, писавших в «Северном трутне».
— Но здесь, здесь именно и открылась
миру гнусность злодея, надменностию своею нас гнетущего и нахальством обуревающего… Получив мое извещение и имея на меня, как исконный
враг рода человеческого, злобу, он, не помедлив даже мало, повелел псом своим повлещи меня в тюрьму, доколе не представлю ясных доказательств вымышленного якобы мною злоумышления… где и до днесь пребывание имею…
И тут-то исполнилось мое прошение, и стал я вдруг понимать, что сближается речейное: «Егда рекут
мир, нападает внезапу всегубительство», и я исполнился страха за народ свой русский и начал молиться и всех других, кто ко мне к яме придет, стал со слезами увещевать, молитесь, мол, о покорении под нозе царя нашего всякого
врага и супостата, ибо близ есть нам всегубительство.
Я всегда предпочитал им открытые исследования, не потому, чтобы перспектива быть предметом начальственно-диагностических постукиваний особенно улыбалась мне, но потому, что я —
враг всякой неизвестности и, вопреки известной пословице, нахожу, что добрая ссора все-таки предпочтительнее, нежели худой
мир.
Возьми заветное кольцо,
Коснися им чела Людмилы,
И тайных чар исчезнут силы,
Врагов смутит твое лицо,
Настанет
мир, погибнет злоба.
Чтобы ввести читателя в уразумение этой драмы, мы оставим пока в стороне все тропы и дороги, по которым Ахилла, как американский следопыт, будет выслеживать своего
врага, учителя Варнавку, и погрузимся в глубины внутреннего
мира самого драматического лица нашей повести — уйдем в
мир неведомый и незримый для всех, кто посмотрит на это лицо и близко и издали.
И я был рад также, что Биче не поступилась ничем в ясном саду своего душевного
мира, дав моему воспоминанию искреннее восхищение, какое можно сравнить с восхищением мужеством
врага, сказавшего опасную правду перед лицом смерти.
Оставим на несколько времени Юрия, который спешил в крови
врагов или в своей собственной утопить мучительную тоску свою, и перенесемся в хижину, где, осыпанный проклятиями, заклейменный позорным именем предателя, некогда сильный и знаменитый боярин, но теперь покинутый целым
миром, бесприютный страдалец боролся со смертию.
Так вот он что, милая тетенька, собрался совершить. Покончить с"
врагами" — с чьими? с своими собственными, ноздревскими
врагами… ах! Спрашивается: неужто ж найдется в
мире какая-то"сила", которая согласится войти в союз с Ноздревым, с целью сокрушения ноздревских
врагов?!
Заметьте, что никто в целом
мире не только земцам, но и никому не воспрещал петь"страх
врагам".
— А я, ее дитя, вскормленное ее грудью, выученное ею чтить добро, любить, молиться за
врагов, — что я такое?.. Поэзию, искусства, жизнь как будто понимаю, а понимаю ли себя? Зачем нет
мира в костях моих? Что я, наконец, такое? Вырвич и Шпандорчук по всему лучше меня.
Он, мой
враг смертельный,
Убийца моего отца, губитель
Всего, что было свято для меня,
Он жив, он также видит это небо,
Он воздухом одним со мною дышит,
Он на одной живет со мной земле,
Своим присутствием он заражает
Тот
мир, где жить я с ним осуждена,
А вы, вы о любви мне говорите!
Капля за каплей в него внедрялось убеждение, что эти проклятые сорванцы действительно его вечные, беспощадные
враги, что их необходимо выслеживать, ловить, обыскивать, стращать, наказывать как можно чаще и кормить как можно реже. Таким образом, собственный
мир торжествовал над формалистикой педагогического совета, и какой-нибудь Грузов с его устрашающим давлением на малышей, сам того не зная, становился поперек всей стройной воспитательной системы.
Сего мало — туда, где река Прут вливает быстрые воды свои в величественный Дунай; туда, где великий Петр, окруженный неверными, отчаялся быть победителем и требовал
мира — туда Гений Екатерины привел Румянцева и поставил его между
врагами бесчисленными.
Мир не знал, как побеждают Россиян, и Россияне не знали, как не сокрушить
врага.
И мы удивляемся Риму, который, видя у врат своих неприятеля, повелевает Консулу идти с воинством в другую часть
мира, или, теснимый со всех сторон
врагами, с презрением слышит о новых!..
Но Европа видела, что Екатерина, будучи всегда готовою к войне, по особенной любви к справедливости никогда Сама не разрывала
мира; когда же меч, извлеченный для обороны, блистал в руке Ее, тогда — горе
врагам безрассудным!
Меж скал незыблемых один,
Забыл он жизни скоротечность,
Он, в мыслях
мира властелин,
Присвоить бы желал их вечность
Забыл он всё, что испытал,
Друзей,
врагов, тоску изгнанья
И, как невесту в час свиданья,
Душой природу обнимал!..
— Как, друг сердечный, не надорвать! — возразил Сергеич. — Недаром поговорка идет: «
Враг захотел — братья в раздел!» Хотели, значит, миллионы нажить, а стали по
миру ходить… Помню я суды-то ваши с родителем перед барином, как еще смелости вашей хватило идти до него по экому делу?
Он вдруг сознавал свое настоящее положение, вдруг стал понимать, что он одинок и чужд всему
миру, один в чужом углу, меж таинственных, подозрительных людей, между
врагов, которые все собираются и шепчутся по углам его темной комнаты и кивают старухе, сидевшей у огня на корточках, нагревавшей свои дряхлые, старые руки и указывавшей им на него.
Да славится князь московский истреблением
врагов христианства, а не друзей и не братии земли русской, которыми она еще славится в
мире!
Герой наш был москвич, и потому
Я
враг Неве и невскому туману.
Там (я весь
мир в свидетели возьму)
Веселье вредно русскому карману,
Занятья вредны русскому уму.
Там жизнь грязна, пуста и молчалива,
Как плоский берег Финского залива.
Москва — не то: покуда я живу,
Клянусь, друзья, не разлюбить Москву.
Там я впервые в дни надежд и счастья
Был болен от любви и любострастья.
— Почему мы отданы в тяжкий плен злым и ослеплён народ вавилонянами нашими и подавлен тьмою, тысячью пут опутан угнетённый — почему? Создан я, как сказано, по образу и подобию божиему — почто же обращают меня во зверя и скота — нем господь? Разделился
мир на рабов и владык — слеп господь? Подавлен
врагами, в грязь и ложь брошен народ — бессилен господь? Вот я спрашиваю — где ты, вездесущий и всевидящий, всесильный и благой?
Силен
враг, живущий в развалинах, но он побежден, и
мир, как Савл, сделается из гонителя апостолом, из воина крови воином Христовым.
В их деревне, думают они, народ хороший, смирный, разумный, бога боится, и Елена Ивановна тоже смирная, добрая, кроткая, было так жалко глядеть на нее, но почему же они не ужились и разошлись, как
враги? Что это был за туман, который застилал от глаз самое важное, и видны были только потравы, уздечки, клещи и все эти мелочи, которые теперь при воспоминании кажутся таким вздором? Почему с новым владельцем живут в
мире, а с инженером не ладили?
Не говорите о мнениях польского певца, что «это милосердие, святое заблуждение». Нет, это плоды долгой и добросовестной думы, глубокого понимания судеб славянского
мира. Прощение
врагов — прекрасный подвиг; но есть подвиг еще более прекрасный, еще больше человеческий: это понимание
врагов, потому что понимание — разом прощение, оправдание, примирение!
Но, старый
враг, не дремлет сатана!
Услышал он, шатаясь в белом свете,
Что бог имел еврейку на примете,
Красавицу, которая должна
Спасти наш род от вечной муки ада.
Лукавому великая досада —
Хлопочет он. Всевышний между тем
На небесах сидел в уныньи сладком,
Весь
мир забыл, не правил он ничем —
И без него всё шло своим порядком.
Русской грудью и душою
Служит богу и царям.
Кроток в
мире, но средь бою
Страшен, пагубен
врагам.
Выбирай, что лучше: либо жить честно, в любви у отца, с душой своей в
мире, с благодатию в доме; либо жить весело, на смех и покор людям, на горе родным, на радость
врагу человеков.
Ты
миру отдана на травлю,
И счета нет твоим
врагам.
Недаром царь любит Псару, недаром все люди ходят в свете Псару, недаром все кланяются Псару! Кто, кроме Псару, сумел бы так ловко спровадить бездельников! А теперь узнайте, что сейчас здесь будет сам божественный сын Ра! Приготовьте пути сокрушителю
врагов, могущественному быку, который любит истину! Ибо он уже появился под порталом Пирауи, подобно солнцу, восходящему утром на востоке неба, чтобы залить весь
мир своими лучами!
Да узнают все народы наши, как велика наша мощь и как беззакатна наша слава! Да стекутся все народы к ногам нашим, как песчинки, гонимые ветром пустыни! Да растерзают львы наши всех подлых
врагов! И тогда мы поразим
мир деяниями нашими; мы воздвигнем пирамиды превыше пирамид отца нашего; мы построим храмы величавее храма Сети. Так сказал нам Аммон, великий бог и отец наш; так говорит вам возлюбленный Аммона Узирмари-Сотпунири, сын Ра, Рамсизу-Миамун.
«Вивисекция, — заявляет мистрисс Мона Кэрд, — есть главный
враг науки, которая всегда учила, что законы природы гармоничны и не терпят противоречий; но если эти законы не терпят противоречий, то как возможно, чтоб то, что в нравственном отношении несправедливо, было в научном отношении справедливо, чтоб то, что жестоко и неправедно, могло вести к
миру и здоровью?» (The sanctuary of mercy. 1899, p. 6).